— И мне тоже как-то не по себе от вина, — проговорил Тим, еле ворочая языком.
Но Джонни его не слушал — он всё старался вспомнить пословицу. И вдруг он крикнул:
— Ага, вспомнил: «Teash me to laugh, save me soul!» Как это я мог забыть?
Он со смехом постучал себя по лбу и вдруг, всё ещё продолжая смеяться, повалился с побелевшим лицом со стула на пол и застыл без движения неподалёку от убитой крысы.
Тим, мгновенно протрезвев, вскочил и стал испуганно озираться, ища помощи, но тут взгляд его случайно упал на кельнера, равнодушно смотревшего на происходящее. В этот момент он как раз получал деньги с какого-то господина. Господин этот стоял к Тиму спиной. Но Тим узнал его с первого взгляда. Это был барон.
И тут Тим снова превратился как бы в другого Тима. Внешне спокойный, он кивком головы подозвал кельнера, а потом опустился на колени рядом с Джонни. Рулевой, не приходя в сознание, медленно и с трудом, но всё же вполне отчётливо повторял английскую поговорку.
В ту же минуту Тим увидел рядом с собой склонившегося кельнера и барона, стоящего за его спиной.
— Господин Талер! Какая счастливая случайность! — воскликнул Треч с хорошо разыгранным изумлением. — Мы ищем вас уже больше часа!
— Если с рулевым что-нибудь случится, — не слушая, крикнул Тим, — я заявлю на вас, барон! И на кельнера тоже!
Теперь Треч развеселился.
— Для волнения нет никаких причин, господин Талер! — заметил он с улыбкой. — Его здоровью это не повредит! Правда, со службы нам придётся его уволить. Но человек такой силы без труда найдёт себе работу в доках.
Между тем посетители пивной начали проявлять любопытство и, столпившись у столика, стали, перебивая друг друга, подавать разные полезные советы. Они, как видно, считали, что Джонни пьян.
Треч, стремясь, как всегда, избежать публичной сцены, потянул Тима за рукав к выходу.
— Ваш портрет, господин Талер, напечатан сегодня во всех газетах. Будет очень неприятно, если вас тут узнают. О рулевом вы в самом деле можете не беспокоиться. Пойдёмте!
Несмотря на сопротивление Тима, не хотевшего оставлять Джонни одного в таком состоянии, барону удалось в конце концов вывести его на улицу.
Нельзя было допустить, чтобы Треч успел обо всём догадаться. Кроме того, у Тима было смутное чувство, что в этой странной, запутанной игре, где участвовала и дохлая крыса, и упавший в обморок рулевой, и английская пословица, выиграл не барон, а Джонни.
И Тим покинул пивную, до потолка уставленную бутылками, гораздо более спокойно, чем могло показаться.
Роскошный автомобиль, ожидавший их у входа, загораживал чуть ли не весь переулок. Позади него стояли ещё две другие машины, и Тим заметил, что в них сидят оба хорошо известных ему субъекта. Из озорства он кивнул им, и они, слегка огорошенные, кивнули в ответ.
В машине, откинувшись на красную кожаную спинку заднего сиденья, сидел директор Грандицци. Когда барон и Тим уселись с ним рядом, он захихикал:
— Ах ви маленькая беглец! Ви неплох водить нас за нос, синьор! Но моя мудрый друг Астарот…
— Заткнись, Бегемот! Он не в курсе! — рявкнул барон на директора с необычной для него грубостью.
Но тут же, обратившись к Тиму, любезно разъяснил ему, что они с Грандицци являются членами так называемого «Клуба Ваала» и иногда называют друг друга смеха ради клубными прозвищами.
У Тима было смутное ощущение, что он уже слышал как-то раз от барона про Астарота и Бегемота, но он не мог вспомнить, где и когда это было. Тем более, что всё это время повторял про себя английскую поговорку, которую сказал ему Джонни.
Когда автомобиль проезжал мимо памятника Христофора Колумба, Треч сказал Тиму:
— Завтра рано утром мы вылетаем в Афины, господин Талер! Самолёт принадлежит фирме. Он будет ждать нас на аэродроме ровно в восемь часов.
Тим кивнул, ничего не ответив. Он, наверное уже в десятый раз, повторял про себя английскую поговорку. Наконец он решился спросить Грандицци:
— А что это значит: «Тич ми ту лаф, сейв май соул»?
— На каком это языке? — осведомился Грандицци.
— На английском, — спокойно ответил барон. — Старая пословица, такая же глупая, как большинство пословиц. — Он повторил фразу с хорошим английским произношением. Потом вполголоса перевёл: — «Кто смеётся, тот спасён!» А буквально: «Научи меня смеяться, спаси мою душу!»
Тим сказал как можно равнодушнее:
— А-а, понятно!
И больше не произнёс ни слова. Он всё повторял и повторял про себя эту пословицу, только теперь у него получалось: «Научи меня смеяться, рулевой!»
Самый большой филиал концерна барона Треча находился в Афинах — древней столице Греции. В этом городе барон был необычайно оживлён и любезен. Он старался даже по возможности оградить Тима от директоров и банкетов. Вместо этого он водил его гулять по улицам. Правда, на некотором расстоянии вслед за ними всегда ехал автомобиль, и по первому знаку Треча шофёр мог подкатить к тротуару и распахнуть дверцу.
Барон не стал показывать Тиму те достопримечательности, ради которых приезжает в Афины большинство иностранных туристов. Он не поднимался с ним на Акрополь — поглядеть, как блестит между белыми колоннами весёлой голубизной Эгейское море; не водил его смотреть на мраморные статуи, излучающие — от ямочек у щиколотки до полукругов возле уголков губ — божественный смех; не показал ему ясно сияющего неба над высокими храмами. Вместо всего этого он повёл его на афинский рынок.